Могочино

С Владимиром Ивановичем Токаревым мы повстречались на пустынной могочинской Дамбе. Пишу это слово с большой буквы, полагая, что теперь это не столько гидротехническое сооружение, сколько название окраинной сельской дороги, топоним, имя собственное, стало быть. Поравнявшись друг с другом, мы здороваемся, знакомимся.

Узнав, что я из районной газеты «Знамя», собираю материал о жизни в Могочине, Владимир Иванович тут же без обиняков вызывается сопровождать меня. «Да я тебе всё расскажу про нашу деревню». В его взгляде есть что-то такое, сразу располагающее к себе. Поэтому раздумываю недолго: «Давайте». Закурив, потихоньку двигаемся по Дамбе. Справа – жилые (и нежилые уже) дома и усадьбы, слева – классические пейзажи: заснеженные поля, обветшалые изгороди, одинокие или растущие кучкой по два-три деревья.

ПОСЁЛОК БОЛЬШОЙ БЫЛ

А сегодня стал гораздо меньше. Пока лесоперерабатывающий завод действовал, всё вокруг него держалось. Завод большой был, второй в стране по объёмам производства.

Раньше перед войной за Дамбой ссыльные жили – алтайцы, латыши, эстонцы, молдаване, немцы, евреи. У евреев тут магазины были, они и сахарную вату делали. Потом уехали в большинстве своём. Видишь деревья, это Росс посадил. Вот и дом его.

До конца Озёрной улицы всё дома стояли. А сейчас сколько их – раз, два... пять домов. Улица была полностью заселённая. Там были улицы Обская, Береговая, там японцы жили. А эта улица была… погоди, продолжение Заводской. Вот эти дома строили азербайджанцы, место называлось Баку. Дальше туда – озеро Кузнецова, возле него дед жил, Кузнецов.

Вот тут жили корейцы, этих домов нет сейчас.

Завода не стало – запустение пошло. Смотри, сколько домов погоревших.

Могочино стоит на болотах. Когда вода приходит, бывает большое наводнение, как море разливается, совсем близко к Дамбе. В 1969 году самая большая вода была, теплоход подходил к дамбе, людей увозил, скот – на бугры, в сторону фермы. Стрежь такая была, течение то есть. Когда Обь разливается – страшное дело. Дамбу когда-то строили ссыльные. Укладывали горбылями, обрезками, трамбовали – всё вручную таскали, носилками, тачками. А уже в наше время засыпали гравием. Но вода всё равно стоит всё лето до осени, колодцы заливает, в подпольях, в погребах вода держится.

О СЕБЕ ХОТЕЛ РАССКАЗАТЬ

Я родился в городе Барнауле. Потом всю мою родню сослали в Галку, деревня есть такая. Семья большая у нас была. Пригнали их туда...

Вот ещё один сгоревший дом, памятник истории...

Отец у меня погиб на железной дороге. Везли они на паровозе цистерны с селитрой. Перед станцией Топчиха на 27-м разъезде какой-то чёрт проехал через железную дорогу. Они пёрли ночью, был бы светофор, он бы увидал. Тот врезался – цистерны хлопнули, взорвались, от отца одни галоши остались. Их трое на паровозе было. Мы поехали хоронить его в Барнаул. Тогда, в 1956 году, мне семь лет было. Собрали там, что от них осталось, положили в одну могилу всех троих. Управление железных дорог поставило памятник. Теперь езжу каждые два года подновлять памятник.

Мама моя со свёкром плохо жила. Он до революции жил в столице, шил сапоги для императорской гвардии, подковы им красивые делал. Отцовский брат работал ювелиром во Владивостоке. Когда была чубайсовская приватизация и давали ваучеры, он оттуда пишет: «Владимир, сделай штук тридцать ваучеров», что-то приватизировать ему было надо. Я штук сорок ему собрал, где за бутылку, где за так, отправил по почте с уведомлением. Он мне оттуда хоть бы копейку прислал, даже спасибо не сказал.

Здесь вся мамина родня жила. Мама со свёкром своим разругалась, собралась и приехала сюда. Устроилась на молокозавод работать, молоко сепарировала.

...Ещё один сгоревший дом. Наркота поджигает, пять домов недавно спалили. Второй Бомбей...

Я В МОРФЛОТЕ СЛУЖИЛ

Нет, в Бомбей не заходили, это был не наш профиль. Это я так, к слову сказал. Заходили в Гамбург, Ла-Манш пересекали. Возле Кубы всплывали на перископную глубину, 20 метров перископ. Секретным рейсом шли в сопровождении на дизельной подводной лодке, атомных тогда не было. Я постоянно праздную день ВМФ, в последнее воскресенье августа. Из формы у меня тельник остался и беска, бескозырка. На ней написано: «Погранчасти Балтийского флота».

Во флот я уходил из Омска, а моротряд проходил в Каспийске. Каспий – большая лужа, у нас там учебка была. А потом уже на Балтийский флот отправили. Никогда не забуду, как в норвежских фьордах на юте двух пацанов в шторм смыло. Пацаны хорошие были. Ладно, идём, нормальный ход.

У нас было восемь штук торпед. За нами следил Шестой американский флот. Козлы, не люблю этих американцев. Идём нормальный ход, пять-шесть узлов. Выплываем на перископную глубину, смотрим: сухогруз сзади. Акустика у нас надёжная была, всё можно было определить: какое судно идёт, какого тоннажа. Кэп кричит: «Приготовиться к торпедной атаке!» У нас кэп хороший был, капитан третьего ранга Дьёрдь Ондрэ, мадьяр. Мы его звали Георгий, строгий он был.

Дисциплина была железная. Это же семья. Куда ты с подводной лодки денешься?

А американцы нас ни разу не засекли.

ЖИЗНЬ – НОРМАЛЬНЫЙ ХОД

В Могочино приехал – слесарил, был сварщиком, лес пилил в тайге. Много где работал, 36 лет стажа. Сейчас на пенсии. Получаю 6180, это что, деньги что ли?

Два пацана у меня, взрослые уже, тридцатилетние, самостоятельно живут. Тёща моя живёт в Томске, на Бела Куна. Бабу свою я выгнал, она тоже в Томске живёт, на «Тойоте» ездит, дача у неё есть. Торгует во Дворце спорта, у неё свой отдел. Баба моя последняя, любимая была. Поехала – пусть, думаю, живёт в Томске. Она два раза уже передавала, чтобы я в город перебирался. Забивай, говорит, хату, приезжай ко мне. А я не знаю пока, подумать надо. Она хорошая баба. Как один друг говаривал: «Ты работящий, она красивая, чего вам – сходитесь да живите»...

*  *  *

Идём по улице Дзержинского. В одном из дворов, истошно приветствуя нас, заливается собака.

– Ишь ты, матерится! Вот жизнь у меня, нормальный ход... А тот, смотри, опять чего-то ремонтирует!

Подходим к дому, где хозяин строит то ли крыльцо, то ли пристройку.

– Колян, ты чо-то всё ремонтируешь, ремонтируешь.

– А в деревне чо ещё делать! – обернувшись, отвечает Колян.

– Колян, ты молодец, слушай. Красиво будет...

Владимир Иванович довёл меня до места, где я остановился в Могочине. Всё, пришли. Мы попрощались, и мой провожатый пошёл обратно к себе. А мне запомнились последние его слова: «Красиво будет».

Обнадёживает как-то. Может, действительно, будет у нас когда-нибудь красиво, хотя бы лет через полста? И у жизни будет – «нормальный ход»?